Текст: Дмитрий Шеваров
«Настоящую нежность не спутаешь/ Ни с чем, и она тиха». Ахматовские строчки приходят вместе с мыслями о моём учителе. Речь о поэтической нежности. Нежность такого рода – редкая. Владимир Костров ушёл осенью прошлого года. Ушёл, а нежность осталась.
Владимир Андреевич с порога огорошивал студентов-первокурсников: с ходу читал стихи. Так было и в сентябре 2000-го. В окна Литинститута врывалось солнце. А стихи были о первом снеге.
- Над землёй кружится
- первый снег.
- На землю ложится
- первый снег…
- Пишут все – печатают не всех.
- Иногда печатают не тех!
- Пишут про зелёные глаза
- или про рюкзачные волненья.
- Образы стоят, как образа,
- по углам в иных стихотвореньях.
- Только есть стихи как первый снег!
- Чистые, как белый первый снег!
- Есть они у этих и у тех,
- ненаписанные – есть у всех!
Такое вступление воодушевляло.
Брать и делать энергично, с ходу – его манера. Этому он учил на семинарах.
«Бросьте! – это вяло, неинтересно, не пишите так. Это медитация. Начинать надо сразу, а потом – просто, прозрачно, по существу. Когда-нибудь вы сможете писать тонкие пейзажные стихи», – говорил он мне.
С тонкими пейзажными выходило редко, а медитации – хоть отбавляй. Но если выходило – это была искра от огня Кострова.
Владимир Андреевич, в яркой клетчатой рубашке и светлых джинсах, легкий, подвижный, влетая на занятия, казался нам очень молодым. От него веяло снежной свежестью. А первый снег всегда особенно нежен. «Настоящую нежность не спутаешь/ Ни с чем, и она тиха».
Костровскую нежность ни с чем не спутаешь, и она тиха…
В старом доме пахнет яблоками и редькой, а тепло не выветривается из печки.
Когда несколько лет назад Академией Наук готовилось полное собрание сочинений Тютчева, за помощью обратились к Владимиру Андреевичу.
Перевести Тютчева с французского на родной без искажений мог только он. Тонкие нюансы красок и чувств с юности давались ему легко.
Учившийся на химика Костров проник в алхимию, общую для науки и поэзии. Он открыл свой философский камень – русский язык.
В одном из интервью Костров заметил: «Подобно математике, язык служит инструментом познания. Чем более он совершенен, тем он точнее говорит о явлениях жизни. К сожалению, в наше время язык претерпевает надругательство над собой. Несовершенный язык – это все равно, что ошибочная математика».
Кстати, День русского языка 6 июня, в день рождения Пушкина, мы отмечаем, не помня, что появился он в календаре по инициативе Кострова. Сам же он скромно замечал, что его усилия – среди усилий других: писателей Феликса Кузнецова, Валерия Ганичева, Юрия Полякова, академиков Дмитрия Лихачева и Олега Трубачева, режиссера Никиты Михалкова.
Когда мы прощались в 2000-м, он по-мужски крепко и неловко жал мне руку и долго и грустно смотрел в глаза. Я, 21-летняя студентка, уходящая в академ в ожидании прибавления в семействе, наивно частила: всё хорошо, мы обязательно встретимся. «Навряд ли, – скептически ответил он, – если и вернетесь в Литинститут, у вас будет другой руководитель».
Заметив мою тревогу, деликатный Костров тут же исправился. Улыбнулся, собрав в лучики аскетично-сухое лицо: «Многие люди, отучившиеся в Литинституте, так и не стали поэтами. А многие хорошие поэты так и не закончили Литинститут».
Напутствие Кострова оказалось провидческим. С рождением сына мне пришлось перевестись в вуз поближе к дому. В Литинститут я больше не вернулась.
С тех пор Владимира Андреевича видела только раз: на сцене Зала Церковных Соборов Храма Христа Спасителя, где в мае 2018 года он получал Патриаршую литературную премию, а я издалека ловила его в журналистский объектив.
Когда Владимир Андреевич попал в кадр, моему взгляду стало больно: поднимаясь на сцену, он с усилием опирался на чьи-то руки. Он близоруко вглядывался в мир, напоследок стараясь запомнить его прекрасным.
«И треснул мир, и обнажилась Вечность...»
- Валентина Патронова
- пос. Дубна
- Тульская область.
60 лет назад вышла в свет первая книга Владимира Кострова.
Она называлась «Первый снег».
ИЗБРАННОЕ
* * *
- Морозным вздохом белого пиона
- Душа уйдёт в томительный эфир…
- Молитвою отца Серапиона
- Я был допущен в этот горький мир.
- Был храм забит — меня крестили в бане,
- От бдительного ока хороня.
- Телёнок пегий тёплыми губами
- В предбаннике поцеловал меня.
- И стал я жить, беспечен и доверчив,
- Любил, кутил и плакал на износ.
- Но треснул мир, и обнажилась вечность.
- Я вздрогнул и сказал: «Спаси, Христос!»
- Спаси, Христос! Кругом одна измена,
- Пустых словес густые вороха.
- Свеченье молока и запах сена
- Смешались с третьим криком петуха.
- Ликует зверь… Спаситель безутешен,
- Но верю, что не отвернётся Он,
- Всё знающий: кто праведен, кто грешен.
- Он вороньё отгонит от скворешен…
- Тяжёл твой крест, отец Серапион.
***
- Мы — последние этого века,
- Мы великой надеждой больны.
- Мы — подснежники.
- Мы из-под снега,
- Сумасшедшего снега войны.
- Доверяя словам и молитвам
- И не требуя блага взамен,
- Мы по битвам прошли,
- Как по бритвам,
- Так, что ноги в рубцах до колен.
- И в конце прохрипим не проклятья —
- О любви разговор поведём.
- Мы последние века.
- Мы братья
- По ладони, пробитой гвоздём.
- Время быстро идёт по маршруту,
- Бьют часы, отбивая года.
- И встречаемся мы на минуту,
- А прощаемся вот навсегда.
- Так обнимемся.
- Путь наш недолог
- На виду у судьбы и страны.
- Мы — подснежники.
- Мы из-под ёлок,
- Мы — последняя нежность войны.
* * *
- Беру костыль, опять меня мотает,
- И самому себе твержу: держись!
- Презренного металла не хватает
- На скромную оставшуюся жизнь.
- И точно не оставлю я наследства
- Благодаря аптекам и врачам.
- Мне много лет. И я впадаю в детство.
- Но мама не утешит по ночам.
- Но продолжает Божий мир вращаться,
- Наркоз стихов кончается уже.
- И лишь душа не хочет возвращаться,
- Таится, словно утка в камыше.
- Мир полон и больных, и без гроша,
- Но унывать — нестоящее дело.
- И потому прошу тебя, душа:
- Не покидай страдающее тело.
***
- Просыпаюсь от сердечной боли,
- Но зимою дымной не умру,
- Доживу до лета, выйду в поле,
- Постою без кепки на ветру,
- Поклонюсь цветам, деревьям, сёлам,
- Покачаю буйной головой…
- Я хочу от вас уйти весёлым
- Узкою тропинкой полевой.
- Поздними прозреньями не маясь,
- Не в больнице двери затворя,
- А случайным встречным улыбаясь
- И за всё судьбу благодаря.
- Пусть для вас дожди слетают с ветел
- И поёт вечерний соловей,
- Я же вам оставлю только ветер,
- Летний ветер Родины моей.
